– Если ты одумаешься и вернёшься к ним, это нас спасёт?

– А тебе нужно такое спасение? – невольно сжал кулаки, подумав о Банкире. О том, как этот мудак трогать её будет своими руками. Как трахать её будет по ночам. И зубы до скрипа стиснул. – Всю жизнь с папиком прожить хочешь? Быть его подстилкой? Этого желаешь, Жемчужина?

– Я желаю, чтобы моя дочь росла в мире. Чтобы она была со мной. И чтобы нам не приходилось бояться каких-то кланов. Я хочу жить в своём доме, а не скрываться по каким-то гостиницам. Я не хочу убегать и бояться. Понимаешь, Заур? Да, нам хорошо вместе. Но этого слишком мало. Слишком. Мы из разных миров, и нам никогда не позволят быть вместе. Ты и сам это понимаешь сейчас, ведь так? Так давай прекратим этот бред? Закончим всё, пока не стало хуже, и вернёмся в свои миры, пока нас не заставили.

***

Он покачал головой, и где-то на дне чёрных зрачков я увидела что-то, отдалённо напоминающее боль. Придвинулся ближе, взял моё лицо в свои ладони.

– Мы будем вместе или вместе погибнем. Я всё равно не смогу жить, зная, что ты просыпаешься по утрам с другим и с другим засыпаешь по вечерам. Больше не предлагай мне такое спасение. Не нужно, Илана, – пальцы на моих щеках стали настойчивее, и я поморщилась от пока ещё слабой боли. А мне она нравится. Мне бы чувствовать её подольше. Не хочу, чтобы отпускал. Сердцем не хочу. А разум давно уже утерян. Меня разрывают на части мысль о дочери и навязчивая, глупая мечта о любящей семье. С любимым мужчиной и отцом. Совершенно дурацкая мечта о том, что у нас всё могло бы сложиться иначе. У нас троих… И тут же словно дубиной по темени осознание, что это блажь. Глупость. Детские грёзы, не более.

– Ты совсем меня не слышишь, да? Я не ты, Заур. Я не могу себе позволить «загулять». Не могу пуститься во все тяжкие и забыть, что я мать. Я не могу рисковать собой, потому что моей дочери, кроме меня, никто не поможет. А если сейчас Альберт не найдёт меня и окончательно взбесится, если решит отомстить мне через дочь, ударив по самому больному? Что тогда? Никто не защитит её, если меня однажды убьют из-за того, что связалась не с тем мужиком. Я не могу идти на поводу у… этих чувств, – говорю, а сама себе не верю. Нет, не верю. Потому что оно, глупое, в груди то колотится, как сумасшедшее, то замирает. Когда трогает меня, пальцами большими по губам проводит, надавливает, сминает. Когда запах его чувствую и в глаза эти сумасшедшие смотрю. Не верю себе и слышать себя не хочу.

– Твою дочь я спрятал. Она в полной безопасности. Я клянусь, Илана. Поверь. Просто поверь мне, – губами в мои губы тычется, волосы на кулак наматывает и поцелуем рваным и нетерпеливым заставляет замолчать.

– А если… – уворачиваюсь, задыхаясь от его напора. – Если найдут?

– Тогда нам конец.

Врезаемся в стенку душевой кабины, по пути сбрасываем одежду на пол. Пока Заур включает воду, я немного прихожу в себя, но выпутаться из оков желания Омаев мне не даёт. Дёргает на себя, затаскивая под струи воды, и тут же приподнимает, вжимая спиной в стенку. Насаживает меня на твёрдый, ровный член, увитый толстыми венами, которые чувствую даже влагалищем, и плавно, с выдохом мне в губы заполняет собой до отказа.

Ловит мой вздох, медленно двигаясь внутри. Почти покидает моё тело и снова входит до основания, так, что его крупные яйца бьются о влажную промежность. Стискиваю ногами его талию, скрестив ноги на мощной спине, и сжимаю мышцами внутри упругий, мокрый ствол.

Омаев шипит, запрокинув голову и зажав меня в углу кабины всем своим телом, а когда я начинаю сокращаться и биться в судорогах, ловит за подбородок и бешено всматривается в лицо, впитывая мои эмоции.

– Как же мне нравится видеть тебя в этот момент, – шепчет, ныряя пальцем в мой рот, заставляя открыть его шире, и влажным, сильным толчком вбивается в моё тело, чтобы кончить туда…

– Ненавижу… Как же я тебя ненавижу, – шепчу, схватив его за плечи и собирая губами капли воды, стекающие по смуглому лицу и отросшей густой бороде. Целую в последний раз, прощаюсь… И Омаев, будто почувствовав это, хватает меня за горло.

– Даже не думай об этом, Илана.

ГЛАВА 5

Глядя на дремлющего Омаева, я почему-то улыбалась. Тревога и страх никуда не исчезли, нет, но с ним рядом мне было спокойнее. Не знаю, что послужило тому причиной. То ли его уверенность в себе и своих возможностях, то ли надежда, что однажды всё образуется. Именно сейчас, в эту самую минуту, мне было хорошо.

Но внутри, там, где одна моя частичка всегда будет принадлежать другому человечку, больно ныло. И эта боль не проходила, а становилась лишь сильнее, напоминая мне о дочери, о том, что я не имею права на ошибку. Я, как сапёр, могу допустить её лишь однажды. И этот раз станет фатальным.

Я не могла думать о своём счастье без Марианки. Потому что без неё, его, счастья, не существует. В ней вся моя жизнь, вся моя любовь, источник моей силы.

Провела пальцами по сильной, широкой груди, подёрнутой жёсткими волосами, коснулась щеки и кончика носа. Усмехнулась тому, как смешно он морщится в полусне.

– Я всё ещё слежу за тобой, – ворчит негромко.

– Ну и дурак. Лучше бы поспал, – парирую без особого настроя на спор.

А он глаза открывает, на меня смотрит. Крупная ладонь по моей спине порхает, поглаживает, а губы влажные, мягкие, так и просят их поцеловать. Я порыву поддаюсь, склоняюсь, касаюсь их своими.

– Ты ни разу меня не целовал.

– А ты этого хочешь?

– Не знаю. Просто это странно. Обычно люди целуются. Ты брезгуешь?

– Брезгую? — он, похоже, и правда, удивляется. — Нет. Я никогда не целуюсь. Не ощущал в этом потребности. До тебя.

– То есть ты хочешь?

– Возможно.

– Тогда почему не целуешь?

– А ты почему не целуешь меня?

И плачу, целуя, давлюсь слезами, вою внутри. Я уже тоскую. Уже загибаюсь без него. Что же дальше будет? Как я выдержу это? Как вернусь к Альберту? Как лягу с ним в постель? Я же никогда не смогу забыть это мгновение. Оно мне душу будет рвать всякий раз, когда тела коснутся чужие руки.

Когда же я успела так влипнуть? Так влюбиться в этого психа? А он когда успел? Что жадно так руками хватает, шарит ими по моему телу, словно слепой. Находит ртом горошину соска, прихватывает её губами, посасывает, словно ребёнок, погибающий от жажды, и в глаза мне смотреть продолжает.

Отстраняется, в волосы мои пальцами зарывается.

– Почему плачешь?

– Просто…

– Просто так ничего не бывает.

– Просто больно. Вот здесь, – прикладываю руку к своей груди, ещё влажной от его слюны, слизываю с губ свои слёзы.

– Почему больно? – повторяет настойчиво.

Да потому что я уйду! Сама своими руками всё перечеркну! Сегодня ночью лишу себя тебя! Вот почему мне больно! Больно так, что вдохнуть не могу!

– Потому что неправильно всё это. Ты не должен был в шлюху влюбиться. А я не должна была впускать тебя в свою жизнь, – смаргиваю солёные капли, глотаю комок размером с мяч.

Заур пальцы мои ловит, со своими переплетает.

– Теперь поздно сожалеть. Я полюбил шлюху, а ты бандита соблазнила. Мы уже сделали этот шаг.

Горько улыбаюсь, пока он вытирает мои слёзы, а потом беру его за руку, веду подушечкой указательного пальца по выпуклым, толстым венам на тыльной стороне его широкой ладони.

– А знаешь что? Я вина хочу. Вкусного, сладенького.

Он недоверчиво улыбается, склоняет голову ко мне и целует в висок.

– Хочешь – будет, значит. Сейчас закажу.

– Нет, давай в магазин съездим. Мне кое-что из аптеки нужно.

Он недовольно прищёлкивает языком, хмурит свои густые, чёрные брови.

– Что тебе там надо? Говори, сейчас закажу.

– Нет. Я сама.

– Илан, – хмурится ещё сильнее.

– Тампоны мне нужны. И ещё кое-что для гигиены. И я предпочитаю сама их покупать, – пресекая его последующие попытки возразить. Упирается, будто чувствует.